Зато папа уверен в дяде Коле больше всего. Говорит, что когда он рядом, нам с мамой нечего бояться. А мне, наоборот, не по себе, если приходится находиться слишком близко. Признаться, я особо не понимаю чего папочка так опасается?! Здоровенный забор все равно невозможно перепрыгнуть, ни человеку, ни животному.
Я практически не общаюсь с другими детьми, вообще не так уж и часто покидаю родной дом. А если и уезжаю, то только вместе с родителями. На следующий год я пойду в школу. Не могу дождаться этого события, ведь тогда буду чаще выбираться из дома и играть с ребятами из класса. Очень-очень сильно этого хочу!
Мама говорит, что папа работает директором. Он командует людьми, раздаёт им указания и следит за их выполнением. Однажды я случайно заметила, как папуля отчитывал за что-то молодого охранника, громко кричал на него, иногда хватал руками за ворот рубашки. Напоминал, что у того есть два дня, чтобы все исправить, иначе он будет кормить червей в чаще леса. Зачем их надо кормить я не поняла, но раз папа так сказал, значит это было нужно. К слову, того парня я больше у нас не видела. Скорее всего кормить мерзких скользких червяков ему понравилось намного больше, чем охранять нас с мамочкой.
Папочка очень разозлился, когда я спросила его об этом и после долго ругался с мамой за то, что позволила мне в вечернее время выйти на улицу без сопровождения взрослых. В общем, конец этой истории я так и не узнала.
Папа строгий директор. Его все боятся. Слушаются. Когда вырасту, буду как он. Раздавать приказы и все контролировать. Но пока командую лишь собственными игрушками. Высаживаю в ряд плюшевых зверей, кукол и даю им указания о том, как себя вести. Мама недовольна этими играми, часто прижимает меня к груди и рассказывает, что девочка должна быть принцессой. Красивой, милой и доброй. А, по-моему, это скучно!
Я лежу одна в незнакомой комнате уже достаточно долго. Слёзы высохли, больше не текут. Я даже не всхлипываю, и на это сейчас нет сил. Просто жду маму. Верю, что она придёт.
Глава 3
МАРИНА (20 лет)
13 мая 2020 года
– Олег Романович, вы должны понимать, что это очень важно. У нас всего один шанс, и так рисковать мы не можем. Вы же осознаёте, что в случае провала, не удастся возобновить операцию?! Это будет поражение раз и навсегда!
– Юрий Дмитриевич, я прекрасно понимаю весь риск! Но он оправдан, уверен. Я вижу все именно так. Хоть раз я ошибался? Подводил вас?
– Нет. Но в данном случае, вы хотите доверить дело человеку, который понятия не имеет на что идёт. Тут важен опыт, намётанный глаз, проверенная в деле реакция и способность подстраиваться к ситуации. Вы можете все это гарантировать? Нет! Потому что одно дело стрелять по мишеням и нарезать круги на плацу, а совсем другое – выйти в «поле», туда, где все по-взрослому, и противник не подаст тебе руку после мнимого поражения.
– Юрий Дмитриевич, прекратите! Вы отлично знаете, что у нас не армия. Все курсанты тренируются в режиме полного погружения, имеют риск получить реальные увечья и смоделированные ситуации почти не отличаются от реальных.
– Ключевое слово – «почти», Олежа. Мы с тобой давно работаем вместе, бок о бок практически с самого начала. И я доверяю тебе... Но! Увеличивать шансы на неблагоприятный исход не намерен. Ты можешь сколько угодно распинаться в объяснениях, но мой ответ останется отрицательным.
Я уже полчаса стою у кабинета своего непосредственного руководителя, подпирая стену, как какой-то столб. Больше всего ненавижу тратить время зря. Впустую проводить драгоценные минуты, каждую из которых стараюсь забивать действительно важными делами. Но Цветулёчек, как мы между собой ласково называем Олега Романовича Цветкова, почему-то считает, что сливаться с местностью рядом с его дверью, тоже безумно нужное занятие, раз мусолит меня здесь такой длительный срок.
Помимо всего прочего, все это время мне приходится слушать словесную перепалку двух мужчин, один из которых мне даже не знаком. И перепалку довольно скучную, ведь они просто-напросто не могут договориться о кандидатуре исполнителя какого-то важного задания.
Я не специально подслушиваю. Стены в новом корпусе сделаны, наверное, из картона. Если напрячь слух, то, по-моему, есть вероятность услышать даже дыхание по ту сторону двери. Поэтому можно подумать, что я стою рядом с ними и фактически участвую в разговоре, как третья сторона. Мне так и хочется завопить: «Да заткнитесь уже! Не можете договориться, так просто выберете другого кандидата!». А они продолжают перекидываться доводами, весьма однообразными, кстати, чем почти доводят меня до ручки.
Я ненавижу болтать. Любая, даже самая важная беседа, рано или поздно может превратиться в пустой трёп, не значащий ничего. Абсолютно не стоящий того времени, которое приходится на него тратить. Я не нуждаюсь в разговорах. Не вижу необходимости изливать душу и могу спокойно провести в молчании пару-тройку недель.
В людных местах и вовсе испытываю дискомфорт, так как вынуждена невольно участвовать в такой людской глупости, как желание общаться и, к тому же, бороться с раздражением, которое вызывает во мне шумная завеса в ушах.
Я привыкла подмечать детали. Невольно. Просто обращать внимание на мелочи. Важные и не очень. Это ещё одна причина, по которой стараюсь избегать скопления людей. Слишком много информации, большая часть которой всего лишь мусор, отвлекающий от чего-то действительно ценного.
Эта черта проявилась ещё в детском доме. И из зародышевого состояния трансформировалась в отличительную особенность моего сознания. С одной стороны очень важную, а с другой - мешающую жить.
Я отталкиваюсь от стены и подхожу к окну в поисках спасения от разговора, изрядно надоевшего мне. Звуки становятся тише лишь на пару тонов и до сих пор хорошо слышны. Кто вообще проектировал это здание?! Хотя дело, скорее всего, не в проектировщике, а в желании набить карманы, как и везде в нашей стране. Заменить качественные материалы собачьим дерьмом и сложить из них карточный домик вместо казармы.
Облокачиваюсь руками о подоконник. В этом году невероятный май. Своеобразный октябрь, свалившийся на людские головы почему-то в конце весны, а не в своё законное время. Моя любимая погода. Дождь вперемешку с порывистым ветром и небо, затянутое серой массой без единого солнечного проблеска.
Холодные капли отрезвляют. Показывают истинную сущность бытия, что все хорошее в нашей жизни лишь полоса, за которой всегда, абсолютно всегда, идёт разочарование, боль и беспросветная серость, которая в общем-то и является основной составляющей жизненного пути, и лишь изредка сменяется солнечным светом.
Я любуюсь намокшей листвой, трепещущей под ударами капель и натиском прохладного ветерка. Это помогает отвлечься, перестать хоть на секунду слышать в ушах мужские голоса.
Дверь позади внезапно распахивается, и Цветулёчек просит меня пройти в кабинет. Странно, я не заметила, как вышел его собеседник. Исполняю просьбу, в нашем случае приказ, и прохожу в кабинет куратора бодрым шагом. Неизвестный мне мужчина, Юрий Дмитриевич, обладатель хрипловатого низкого голоса, до сих пор сидит на одном из стульев за столом. Выполняю воинское приветствие, принимая строевую стойку за несколько шагов до того места, где он находится. Смотрю в глаза.
В том, что мужчина один из наших, я не сомневаюсь. Шея туго утянута галстуком, костюм в синих тонах, как принято у здешних офицеров, идеальная осанка. Сидит за небольшим переговорным столом, приставленным к столешнице Олега Романовича. Простым смертным запрещено даже просто подходить к нему, не то что усаживаться или в принципе касаться руками. Курсанты и агенты всегда стоят практически у самой двери. Такие порядки.